Джек-эмчээсник 

Просыпаюсь, пытаюсь открыть глаза, но не могу. Ресницы забиты снегом, вокруг — белая пелена, ледяная пудра, щеки пылают от мороза и ветра. Это моя Чукотка снова пришла в гости.

Насилу сдвинул заваленную снегом дверь, накинул на голову капюшон, пригнулся, как на боксерском ринге, и зашагал в сторону ДК. Идти каких-то четыреста метров, а не видно ни зги, вокруг все крутится, вертится, гикает, гарцует и дует в тысячу труб.

С краснеющим и мокрым лицом вваливаюсь в бывшее здание гостиницы на улице Дежнева, отряхаюсь как медведь и оглядываю свою келью с горбатым полом и насквозь промерзшими окнами. На стене — огромная карта Северо-Востока страны, на стеллажах толстые журналы 80-х годов. Сажусь на холодный стул, включаю два обогревателя, нахожу на машинке нужные буквы и барабаню: «Чукотка, я тебя люблю!»

Таких утр и признаний у меня набралось сотни. Однажды, например, загремел на скрипучей лестнице унтами и постучал в обшитую дерматином дверь мой товарищ Сережа Скаченко. С припухшими глазами, не спавший всю ночь, он счастливо хлопал длинными ресницами и беспрестанно повторял: «Юра, у меня родился сын! Понимаешь, сын!» Я жал его горячую руку и заряжался этой энергией счастья.

Оказалось, что Сережа не только не спал — он всю ночь наигрывал на гитаре мелодию, родившуюся в его голове. Когда она окончательно оформилась и сложилась, за узорчатым ледяным окном уже обозначился еле видный рассвет…

— Пойдем скорее, я сыграю, а ты улови ритм и напиши стихи, если получится, — предложил он поработать в творческом тандеме.

— Давай попробуем… Хотя таким образом обращаться к поэзии не приходилось, — признался я.

Сережа, художник нашего ДК, был хорошо известен в районе: талантливый бард, отличный гитарист и артист, косторез, неравнодушный человек.

Мы опять энергично пробуравливаем стену снежного смерча, в котором, кажется, стучат копытами тысячи оленей, ищем опознавательные фонари на «очаге культуры», перепрыгиваем через коробы с трубами, засыпанные ледяной стружкой. Вдвоем тянем на себя огромную дверь самого большого здания в селе, минуем фойе и садимся на стулья на пустующей сцене. Мы еще не отогрелись с колючего ветра, но Сережа уже бодро пробежал закоченевшими пальцами по струнам. Мелодия понравилась мне с ходу: нежная, романтичная, свободная. На волнах ее я как бы увидел и нашу красавицу Чукотку, населенную прекрасными людьми, собаками, редкими животными и птицами, и маленького сынка товарища, который родился здесь и открывал для себя этот сказочный мир.

В «поэтический транс» входить не пришлось: в нем я пребывал с самого своего приезда сюда. Сами собой рождались строки про птичьи базары и скалы местечка Яндогай, открытые океану прибрежные села, смелость людей в условиях суровых стихий. Я словно слился в единой гармонии с окружающими средой и людьми, а быт с его мелочами куда-то исчез.

Понадобились лишь сутки, чтобы родились искомые строчки — не бог весть какие, но они приглянулись автору музыки. Сережа спел раз, спел два, добавил рефрен «баю-бай» и удовлетворенно хлопнул меня по плечу: «Есть песня, старина!» Потом мы пропели ее вместе — получилось неплохо.

Через пару дней, когда пурговой дилижанс проследовал на северный Полюс, а в Приполярье установилась хорошая погода, бард улетел в Хабаровск на региональный конкурс самодеятельной песни (КСП). Уже по телевизору мы узнали, что его песня «Колыбельная» стала лучшей на Дальнем Востоке. А я все эти дни ходил и напевал под нос мелодию Сергея, как бы незримо поддерживал его в творческом соревновании.

Встречать лауреата в аэропорт пришли многие односельчане. Сергей был весел, много шутил, рассказывал, как его хорошо принимали в трудовых коллективах и вузах Хабаровска. Увидев меня, сразу кинулся что-то доставать из большой спортивной сумки. Я увидел, что там свернулся клубочком белый пушистый щенок. Он скосил глаза в мою сторону, весь сжался и смотрел с надеждой и страхом одновременно.

— Это Джек — твой приз как соавтору, — засмеялся Скаченко и вручил щенка мне.

Мои домашние очень обрадовались такому подарку, особенно дочь Любаша. Не секрет, что дети — первые друзья северных собак. Соседские ребята кувыркались с лайками в снегу, катались на них верхом. И моя Любаша росла заядлой собачницей. Она знала всех псов в округе по кличкам, и те тоже узнавали ее. Так они и ходили по поселку и окружающим распадкам шумным детско-собачьим хороводом, и даже непогода не мешала веселым играм. Любаша, раскрасневшаяся с мороза, всегда приносила из тундры собачьи запахи, что нравилось не всем. Повзрослев, она и сама поняла, что псиные ароматы — это экзотика, а не французская парфюмерия. А до этого маме приходилось частенько колдовать над стиральной машинкой «Сибирь» и выискивать грязное бельишко дочери в самых труднодоступных местах квартиры… Похожие проблемы испытывали почти все Любины подруги, одинаково влюбленные в собак, игравшие с ними от темна до темна.

Природа не знает пустоты. Раз нет игрушек, то вместо них, пожалуйста, собачки — что быть может лучше и веселее для ребенка? Я и сам, будучи пацаном, мечтал иметь четвероногого друга, но родители думали по-другому. Я «отрывался» только на каникулах в бабушкином подворье, где меня радостно встречал огромная овчарка Бим, работавшая сторожем, а по совместительству — моим другом. Но такого «псиного великолепия», как на Чукотке, мне в детстве даже и не снилось! В Чукотских селах почти у каждого домика обязательно сооружен навес, а то и отдельное помещение — для ездовых лаек, их хорошо кормят, учат, берегут, любят. Официальный транспорт, самолет или вертолет, летает редко, а собачки — вот они: запрягай в нарту, и «аллюр три креста», как говорят кубанцы, прижившиеся на Севере.

Джек под чутким руководством дочери быстро освоился в нашем домике из бруса, нашел удобное теплое место, очень положительно прореагировал на персональный коврик, намекнул на вкусовые предпочтения в виде оладушек. Этот мой приз, как показали дальнейшие события, оказался дороже всяких статуэток, денежных премий и даже цветов. Щенок рос очень жизнерадостным, смышленым, смелым. Он развлекал нас в штормовые недели, когда отменялись занятия в школе и работа в учреждениях, осваивал цирковые номера с мячами и шарами в праздники, бесстрашно вел себя на улице. Казалось, еще чуть-чуть — и наше четвероногое чудо начнет с нами говорить на человеческом языке или споет… например, веселую песню Сережи Скаченко.

Но собачонка прекрасно обходилась своими способностями. Ее глаза искрились умом и проницательностью, любовью к хозяевам. Ей хватало тепла, общения, запахов и эмоций без всяких слов. Ну, могла на радостях и погавкать, но никогда — без дела, по-глупому, как тявкают шавки.

— Как там поживает наш «приз»? — поинтересовался однажды по телефону Сергей. И был рад узнать, сколько позитива внес песик в нашу семейную жизнь. Сам Сергей готовился к очередному КСП — писал новую песню, но уже на свои стихи… На этот раз он снова стал лауреатом: зрителей подкупали авторская манера исполнения, голос, содержание и мелодии его песен. Мы, северяне, полюбили их и надеялись, что талантливый бард пробьет себе дорогу в искусство. Действительно, Сергей победил однажды в самом главном фестивале страны — Грушевском, записал несколько дисков, участвовал в популярной передаче на ЦТ «В нашу гавань заходили корабли...», переехал в Москву и стал работать оператором на канале «Россия». Песни его не умерли, их слушают и поют те, кто хоть однажды попадал в мир белого безмолвия и длинных ночей.

А подросший щенок, как и я, любил по вечерам бродить берегом залива, смотреть на звезды, а в выходные уходить далеко в тундру к термальным источникам, парившим над стылым небом. Непогода не пугала Джека: в пургу он носился как белый шаман по улицам, прекрасно ориентировался, любил болтыхаться в снегу. Откапывал порой старые кусочки моржатины, которые имели сильный специфический запах, валялся в них.

Мы понимали: псу подобные процедуры необходимы, но мыть его приходилось с пристрастием: такие ароматы в квартире вынес бы не каждый.

Но с некоторых пор мы стали еще больше уважать своего любимца. Однажды в скрипучую февральскую метель с минимальной видимостью он откопал замерзшего в снегу человека, местного столяра Ивана. Мужичок еще дышал, но двигаться не мог. Он, как водится, хорошо выпил в компании, а когда все расходились по домам, на пургу не обратил внимания. И зря! Ветер сразу сбил бедолагу с ног, а пурга накрыла его белым саваном.

С трудом я дотащил Ивана до милиции, где вызвал «Скорую помощь». Такие случаи на Севере нередки. Раньше почти каждую весну находили в снегу пропавших людей, замерзших по пьянке. Ивану повезло: ему попалась собачка-эмчээсница! Поправившись, благодарный столяр нашел своего спасителя и торжественно вручил ему большой кусок мяса. Джек выглядел именинником!

Позже, и тоже в пургу, песик опять включил свой «поисковичок» и откопал другого выпивоху. И вот тогда у меня мелькнула мысль, что непростого пса подарил мне Сергей, а настоящего северного спасателя, похожего на своих сородичей на Аляске и описанного тезкой — Джеком Лондоном.

Не чуждый любви, наш славный кобелек в занесенном снегом поселке порой находил прекрасных подруг и исчезал на неопределенный срок. Первое время мы все очень переживали за четвероногого донжуана, ведь большие чукотские собаки, лояльные к человеку, могли в клочья разорвать пришлого хабаровского «участника» КСП. Но как-то обходилось миром. Просто однажды звонил телефон, и голос (почему-то обычно женский) спрашивал: «Не вы ли потеряли белого песика, который прекрасно устроился с нашей болонкой (или дворняжкой)?»

— Ах ты, стервец! Ушел во «двор», на чужие харчи, и плаваешь тут в «море любви», — с деланной строгостью выговаривал я, когда приходил по адресу за Джеком. А он, очень смущенный, долго смотрел на пол, разглядывал свои лапы, как будто увидел их впервые, виновато крутил мордочкой и невольно прижимался к «невесте». Однако по команде безропотно поднимался на все свои четыре лапы и плелся, как побитый, домой.

Сцена возвращения блудного пса повторялась всякий раз после появления новой любви. Тема кастрации у нас по гуманным соображениям не поднималась.

Испуганным нашего четвероногого члена семьи я видел всего один раз, когда мы с детьми ходили берегом моря в небольшой поход на ближайший птичий базар, где рассматривали кайр и топорков, причудливые кекуры, собирали для настоек знаменитый «золотой корень». Пес радовался жизни не меньше ребятишек: бегал за леммингами или евражками, как их тут называют, пытался играться даже с прибоем. Смена настроения произошла мгновенно, едва все услышали кратковременный медвежий рык. Никто сразу и не понял, откуда проистекает опасность: скалы так близко подходили к галечному берегу, что все просматривалось до самого горизонта. А на нем иногда возникали лишь фонтанчики серых китов, любителей чистых вод и планктона. Морские исполины таких звуков издавать не умели...

После паузы рык повторился. Пока все вертели головами, Джек как-то очень ловко взобрался мне на плечи и успокоился, только когда закрепился на выбранной позиции. Лишь раз он задрожал, когда компания проходила поодаль от большого проема в скале, похожего на грот. Из его чернеющей пасти пришлось нам услышать уже не рык, а рев белой медведицы, которая показалась лишь на несколько секунд. Видимо, она была с медвежатами, что всегда очень опасно для человека. Наша дружная группа бросилась наутек в обратном направлении. Песик во время бешеного бега трясся на моих плечах и не собирался спрыгивать на землю. Но потревоженная медведица, к великому счастью, поборола инстинкт и не бросилась вдогонку за людьми. Если бы не поборола, шансов убежать от такого зверя не было: лапа у него преогромная, а клыки — как клинки у янычаров. Разве что смышленый и компактный Джек имел шанс спастись…

— Я тоже хотела запрыгнуть на твои плечи от страха, как Джек, — призналась потом дочь...

…А теперь он приходит по ночам, грызет мои тапки, сует лапу вместо приветствия, зовет побродить по снежным барханам, по которым пролегла яркая лунная дорожка. Видимо, снова хочет откопать в сугробе задремавшего хмельного односельчанина.

Я по инерции хватаю меховые рукавички, натягиваю белые торбаза¹, подаренные тещей из Омолона, и… вспоминаю: Чукотка моя далеко, а любимый пес пропал на ее необъятных просторах бесследно, словно вихрь. Или просто слился с молочной занавеской тьмы…

Иногда из этой тьмы, как картинка полузабытого прошлого, появляется пушистый белый хвост, веселая мордочка, а потом и сам Джек в сопровождении северных лаек. Они и сейчас — важный атрибут арктического быта: отвозят людей в соседние села, развлекают ребятишек, выслеживают добычу, стерегут оленей, участвуют в гонке «Надежда»…

Чукотский Арарат

На наш короткий человеческий век приходится много всяких встреч: деловых и дружеских, банальных и неожиданных и, наконец, просто фантастических. Одни забываются, другие нет, третьи имеют свойство отражаться на судьбе, в лучшую или худшую стороны. Жаль, что люди не всегда ведут им счет.

Вот и Аркадий Сильченко, попавший по делам в «нашенский» город Владивосток из Чукотки, вовсе не собирался на встречу с Ашотом Казаряном, как и он, снабженцем, прибывшим на Дальний Восток из благословенной Армении. Но Фортуну, эту капризную женщину, почему-то заинтересовали оба мужчины одновременно. Вот и захотела она, бестия, посадить их вместе за столик в ресторане «Старый город». В другой вечер каждый мог сидеть бы отдельно, но в этот летний вечерний час получилось только вместе. Как пожелала прекрасная хозяйка лотерейного колеса!

Оба не очень-то хотели делить компанию с незнакомыми людьми, ну, разве что, с девушками. Но девушки гуляли по набережной с молодыми моряками, а два мужчины средних лет, намотавшись за день, с наслаждением опустились в кресла, сделанные под старину, заказали выпивку и морепродукты.

Аркадий — большой, широкий, русый — заговорил первым: сказалась комсомольская привычка к общению. Ашот, сухощавый и стройный, заметная фигура в Армении в сфере коньячного бизнеса, без энтузиазма поддержал неспешную беседу. Выпили, закусили, вспомнили родные места, упомянули о проблемах. Одна из них занозой засела в душе у гостя из горной республики. Скрывать ему от незнакомого человека было нечего, и армянин вкратце изложил суть.

Приехал он во Владивосток с редким грузом. Была достигнута предварительная договоренность с японской фирмой о поставках в страну, где цветет сакура, крупной партии армянского коньяка. «Солнечную» продукцию Ашот отбирал самолично: Япония — страна процветающая, подделки не простит. Так огромный железнодорожный состав с любимым напитком английского премьера Уинстона Черчилля попал во Владивосток. Но здесь, как назло, представителю японской стороны не понравились бутылки, отлитые с мелкими огрехами, этикетки, и он отказался закупать товар в подобном оформлении. Видимо, на островах конкуренция на рынке сильнейшая, доминируют французские коньяки. Разгоряченный южанин говорил так быстро, что переводчик не поспевал за ним. Смысл его эскапада заключался в простой вещи: главное-то не горлышко, отлитое не совсем вертикально, а то, что из него потечет. Вот за это житель Араратской долины ручался мамой и всеми святыми. Японца подобные аргументы не устроили, и «сделка века» не состоялась.

— Какие же они скрупулезные — отказаться от шикарного коньяка из-за стекла и бумаги,… — сетовал Казарян.

— Ты машины японские знаешь? — Поинтересовался Сильченко. — Вот, то-то! Это характер нации — все делать качественно. Их не проймешь преимуществом содержания над формой. Им единство подавай!

Но тут северянин сам вспомнил, что и у него не все слава богу с навигацией. Он помрачнел. Даже собеседник это заметил и вопросительно посмотрел на Сильченко.

А у того была следующая проблема: в порту Владивостока второй день болтался на волнах сейнер с его свежей рыбой, и он пока не решил, что с ней делать. «А что, если сделать обмен: коньяк на нерку! Вес примерно у них равный, цены относительно схожи», — задумался вдруг Аркадий.

— Вот что, дорогой, я предлагаю exchange: спирт — на фосфор, — решил он ковать железо, пока оно не остыло.

Наступило время морщить лоб Казаряну: все как-то неожиданно складывалось. Но по той цене, которую сначала предлагали японцы, коньяк во Владивостоке не продашь, назад везти накладно… А тут все же есть «северная накрутка».

— Какой спирт, дорогой! Этому коньяку цены нет, — с ходу вступил в торг Казарян. И он был прав. Армянский коньяк в СССР считался лучшим, а некоторые его виды, такие как «Васпуракан» и «Двин», ценились во всем мире.

— Да я фигурально выразился. Кто спорит, пришлось попробовать бесподобные «Ахтамар», «Наири». Помню их послевкусие, нет слов. Но и наш лосось — товар отменный, — тут же включился в «торговую игру» Сильченко. Оба, однако, почти не лукавили: предлагаемые к обмену продукты составили бы честь самому отменному застолью.

Слово за слово, и партнеры довольно быстро пришли к соглашению. На следующий день, перед подписанием документов, Аркадий для подстраховки позвонил на север своему куратору в окружной администрации, армянину Меликяну, и рассказал о необычной сделке, заодно поинтересовался качеством упомянутого Ашотом «Васпуракана». В ответ услышал одни междометия с восклицательным знаком. Вопросов больше не было, и вечером стороны ударили по рукам. Контейнеры с золотистым напитком перекочевали в трюмы сухогруза, который отправился через Японское, Охотское и Берингово моря на Чукотку, а лосось переместился в железнодорожные вагоны-рефрижераторы, взявшие курс по «Транссибу» на запад. Участники «сделки века» убыли из бухты «Золотой Рог», каждый в своем направлении и в хорошем настроении, но на этом история не закончилась.

Чукотка, как известно, относится к территориям, для жизни мало пригодным. Практически все продовольствие здесь привозное, доставить его из-за громадных расстояний очень трудно и дорого. Легче и дешевле это сделать во время короткой навигации. Поэтому из лета в лето на Северо-Запад страны идут суда-снабженцы, полные всякой всячины, от гвоздей до парфюма. В них и масло из Новой Зеландии, и мясо сумчатых из Австралии, и свинина из Бразилии, и яблоки и чай из Китая, и овощи из США. А начинается своеобразная арктическая страда с «пьяного» судна (пока созревают овощи и фрукты на «материке»), развозящего по прибрежным селам водку, вино, коньяк и ликер.

Для немалого контингента людей приход в порт «пьяного» судна — целое событие: народ сразу оживает, а мужики стремятся попасть (там целый конкурс) в бригады по разгрузке. Тщательно подбираются кадры: только не пьющие или мало пьющие! В заливе Спасения, например, это очень важное дело поручили Борису Хохлачеву — спортсмену, красавцу, юристу, а также комсомольскому активисту. Подобрав себе подобных из спортивных секций, парень уже поглядывал на море: оно освободилось от льда и синело июньской волной.

И вот в акватории залива появился желанный первенец навигации из Владика. Все в райцентре закрутилось, завертелось: подтягивались к берегу трактора и машины, наводился порядок в уже опустевших складах, скрипели галькой зеваки и доброхоты. Некоторые «романтики» надеялись на запланированный процент боя и дармовую выпивку. Но такой лафы бригада Бориса им не предоставила. Хорошо упакованные в Армении контейнеры (старались же для японцев!) аккуратно перегружались на самоходные баржи типа «Восток» и отправлялись, как говорили здесь, на необорудованный берег, где нет причалов.

Двое суток днем и ночью шла ударная работа, без сучка и задоринки, а на третий день, заключительный, на море появились зыбь и волны, утлые баржонки начали раскачиваться. Судили-рядили: что делать? Капитан судна торопил приемщиков алкоголя: ведь оставалось сделать от судна до берега всего пять ходок. Соблазн быстро закончить эпопею был велик, и начальство решило рискнуть, дав «добро».

За четыре рейса капитаны барж отлично справились с «болтанкой», и многие от радости уже потирали руки... Но стихия выдала печальный сюрприз. При нарастающем волнении на барже порвало крепеж: два контейнера сползли к самому краю и бултыхнулись в морскую пучину! Народ на судне и на берегу смачно зачертыхался, а уж на капитана баржи Василия больно было смотреть.

Конвейер замер, в унисон с природой. Солнце ушло за горизонт, море слилось с небом. Участники навигации по опыту знали, что Васе грозит суд за ротозейство, и сразу пошли обивать пороги районного начальства. А оно и радо было помочь, но как? О скафандрах тут и не слышали, тем более — о морских глубоководных аппаратах…

И тогда Антон Антипин, знавший в округе всех и вся, посоветовал обратиться к Миле Светловой, фигуре на общем северном фоне заметной. Работала она в санэпидемстанции, солировала в местном хоре, а главное — давно увлекалась моржеванием в полярных водах. Однажды в схожей ситуации пошла навстречу морякам, утопившим новый трактор. Озадаченный Вася, полный сомнений и тревог, шел к домику Милы. Ведь такое деликатное дело... Но, увидев жизнерадостную женщину, крепко сложенную, со смеющими глазами, расслабился. «Такая поможет», — подсказывали опыт и интуиция…

— Ну что ж… придется подсобить. А далеко от берега утонули ваши контейнеры? — поинтересовалась местная моржиха.

— Метрах в трехстах пятидесяти. Мы промеры сделали — глубина семь метров, — проговорил капитан баржи. И, не веря своему счастью, добавил: — Мы в долгу не останемся, дорогая наша спасительница!

— Давайте, ребята, без патетики. Нырнуть нырну, но там ведь еще течение, зацепить тросом будет нелегко, — перевела Мила стрелки на деловые рельсы.

Напоследок моржиха спросила о содержимом контейнеров. Узнав про армянский коньяк высшей пробы, засмеялась:

— Технику со дна пришлось доставать, но чтобы алкоголь... Как древний пиратский ром с затонувших парусников!

История освоения Севера гласит, что на дне залива Спасения древние бутылки с ромом мог оставить лишь Джеймс Кук, английский капитан, добравшийся до чукотских фиордов и зимовавший здесь неоднократно.

На следующий день с погодой повезло. К полудню после утренней пляски волн на море установился штиль. В некоторых местах залива с катера проглядывало дно, и даже удавалось различить едва заметные очертания контейнеров через толщу семи метров.

Первое погружение не принесло результата: Милу с концом троса отнесло течением в сторону. Василий с товарищами было загоревали, но по-прежнему смотрели на энергичную моржиху с надеждой, а еще с изумлением: полярные воды и летом обжигающе холодны! Впрочем, казалось, температура воды меньше всего волновала женщину, за плечами которой было множество тренировок в Неве, в Беринговом море, а также испытания в блокадном Ленинграде. Ни сомнений, ни страха в ней не чувствовалось.

Второй нырок обрадовал всех: трос удалось закрепить за «ушко» контейнера. Последнее погружение также прошло успешно, хотя минуты, проведенные Милой в ледяной соленой воде, показались присутствующим вечностью.

После того как коньяк был спасен, моржиху хорошенько растерли, напоили горячим чаем и отвезли домой. Торговое начальство выделило ей три бутылки армянского коньяка «Юбилейный».

Василий же стал героем романтической истории. Отбыв с судном во Владивосток, моряк вскоре прислал на Чукотку посылку со всякой всячиной, потом всю зиму писал восторженные письма — угадайте, кому? А перед самой весной, когда полярное небо заголубело от окрепшего солнца, он вернулся в заснеженный чукотский поселок и сделал Миле предложение. И услышал — «да»!

Помолвку парочка отметила пахучим армянским напитком, о котором уже шла по Чукотке добрая молва. В условиях дефицита тепла и солнца коньяк согревал и успокаивал людей, напоминал фруктовыми и цветочными ароматами о предстоящем отпуске.

Василий же отбил телеграмму в пароходство, доложил об увольнении и остался на северной земле — там, где он, по прихоти Фортуны, сначала пережил ЧП, потом встретил женщину своей мечты и, наконец, попробовал «сок араратской виноградной лозы». После этого божественного напитка водка и ром казались алкогольными аутсайдерами.

Но и на этом приятном моменте наше повествование не обрывается.

Далее «пьяный» пароход осчастливил многие прибрежные поселки на Чукотке, омываемой тремя морями. И вместо распространенных напитков, рождающих порой агрессию, а потом депрессию, народ совершенно случайно получил «жидкое солнце» древней армянской долины, запечатанное в бутылки. Большинство людей, собравшихся на крайнем Северо-Востоке, не знали прежде вкуса элитного алкоголя и были поражены «благородным» опьянением. Даже потомок местных шаманов Рахтылин задумался о феномене привезенного напитка и стал подумывать о замещении им традиционной «мухоморовки»². Людям Чукотки открывались все новые достоинства не попробованного прежде алкоголя. Оказалось, что бокалы и рюмки, из которых употреблялся коньяк, потом несколько дней, а иногда и неделю, приятно пахнут дубом, розой, липой, кедром.

Этому чуду виноградных плантаций поаплодировал и... американский миллионер Майкл! Воспользовавшись открывшимися возможностями российского капитализма, он прибыл из города Анкориджа в бухту Угольную для ознакомления с близкой ему по бизнесу сферой: коммунальной.

Встречал гостя из соседней Аляски лидер местного ЖКХ Армен Тамучарян. Контраст в одежде чукотско-армянского начальника и заморского толстосума был разительный: первый выглядел из-за меха на голове, на плечах и ногах по-княжески, второй же, в куртке типа «Аляска», в джинсах и свитерке, напоминал студента. Свита начальника жилищно-коммунальной конторы с недоверием взирала на янки. «Неужели перед нами миллионер?» — недоверчиво говорили вытянутые лица людей, защищенные от мороза красивым мехом.

А Майкл с ужасом смотрел на отопительное хозяйство: ручной труд кочегаров, примитивные механизмы, загазованный воздух, угольную пыль. Особенно его поразил дым из труб котельных — густой, плотный, из-за которого почернел снег в райцентре. Ни тебе фильтров, ни заботы об экологии. Чувствовалось, что аналогичное хозяйство за Беринговым проливом разительно отличается от увиденного.

Чуткий Армен быстро уловил реакцию миллионера. Он свернул экскурсию по коммунальным объектам, пригласив гостя в просторный зал конторы. Там, по старинному чукотско-русско-армянскому обычаю, людей с мороза ожидал стол, заставленный деликатесами. Чего только тут не было: свежие розовые креветки, пахучая сочная оленина, белые до синевы нельма, чир, хариус, черная и красная икра, нерпичья печенка и даже омары. Украшали это великолепие зеленые овощи, выращенные на тепле термальных источников, находящихся в ведении ЖКХ, а также необычные графинчики с профилем горы Арарат на этикетках.

Выражение лица американца стало абсолютно другим: изумленным. А когда он отведал всех этих яств, то забыл про ржавые трубы, допотопные вентиляторы и котельную, похожую на крематорий. Коньяк «Васпуракан» закрепил положительное впечатление и окончательно расслабил гостя.

— Нравится? — спросил Майкла Армен и посмотрел на симпатичную переводчицу Людмилу, учителя английского языка местной школы.

— Еда прекрасная! Но коньяк — это нечто: редкий аромат и послевкусие, — перевела ответ Людмила.

Хозяин застолья просиял: родная Армения и на этот раз не подвела его, и на далекой Чукотке напомнила о себе напитком, от которого в восторге даже американец.

«Победное» шествие бутылок из Еревана продолжилось по всей огромной территории северного края. Содержимое их не испортило ни одного праздника и застолья, согрело сотни людей, передвигающихся по тундре на вездеходах. Оно скрашивало утомительные перелеты в Москву, заряжало энергией в изнурительную пургу и полярные ночи. В окружном центре даже возник «Клуб любителей коньяка», организованный заядлым банщиком Сафаром и его друзьями-однополчанами. Как и всякий армянин, Сафар гордился успехом фирменного напитка его родины. После банной процедуры он переводил названия на этикетках, рассказывал легенды, связанные с видами коньяка, и на своем примере объяснял, как грамотно его пить и чем закусывать.

Люди других национальностей, собравшиеся в округе со всех уголков страны, постепенно усвоили правила коньячного этикета, и на длительное время, пока склады были полны коньяка, отказались от водки и спирта. Все уже знали из местной газеты, которая опубликовала интервью с Аркадием Сильченко, что большая партия армянского алкоголя попала на Чукотку случайно — из-за некачественной работы стеклодувов и принципиальности японского бизнесмена.

Увы, в дальнейшем подобных зигзагов Фортуна не допускала: на Чукотку доставлялся стандартный питейный набор. Видимо, люди в Араратской долине все же освоили мастерство производства бутылок. А тысячи северян, переселившиеся после этого на материк, узнали вкус коньяка высокой пробы и перестали себя травить дешевым и вредным алкоголем. Словом, уяснили мудрость Омара Хайяма о том, сколько пить, что пить, с кем и где.

¹ Чукотские меховые сапожки.
² Древняя галлюциногенная настойка из мухоморов, изначально применявшаяся для проведения шаманами религиозных обрядов (помогала войти в транс), а затем — для храбрости в бою, для излечения и, наконец, просто для удовольствия, как любой горячительный напиток.

Юрий Прыгов. Журналист. Родился в 1959 году в Ярославле. Детство прошло на Орловщине, в городе Ливны. Учился в Липецком политехническом университете, в Воронежском Государственном университете. Тридцать пять лет работал в газетах Орловщины, Кубани, Приамурья, Чукотки и Магадана, из них восемнадцать лет — на Крайнем Севере. Пишет рассказы, печатался в журналах «Аврора» и «Подъем». С юности увлечен туризмом, прошел пешком Камчатку, на лыжах ходил по побережью Берингова моря, занимался альпинизмом на Кавказе. Живет в Петербурге.